Bonjour.

Мне удивительно приятно писать в первом записи о таких людях, как И.А. Бродский и В.М. Маяковский.

Стокнувшись с проблемой выбора названия, мне пришлось обратиться к творчеству этих поэтов, столь горячо любимых мною. У второго есть замечательные строки, которые пришли мне на ум в ходе недолгих размышлений:

"...Все чаще думаю -

не поставить ли лучше
точку пули в своем конце.
Сегодня я на всякий случай
даю прощальный концерт."

Последнее предложение стало бы отличным названием, как по мне. Но, желая выбрать что-то более жизнеутверждающее, я решила открыть практически священную для меня книгу: собрание стихотворений на английском языке, написанных Иосифом Александровичем. Этот том, внушительный по объёму и содержанию, мне привезли из Америки, практически родной для автора, книгой я дорожу особенно и обещаю себе обязательно когда-нибудь попробовать переводить произведения.

Так вот, изредка выныривая на поверхность из всего этого великолепия букв, слогов и рифм, вспоминая, какая нужда заставила меня взять в руки книгу и оторваться от работы, я стала искать русскоязычные переводы стихотворений, дабы сравнить смысл написанного, выбрать самую цепкую фразу и вообще лишний раз насладиться Гением этого человека. В ходе недолгих поисков я нашла ЖивойЖурнал, принадлежащий Виктору Альфредовичу Куллэ, поэту и переводчику, который и занимается адаптацией англоязычных творений Бродского для русских читателей. Его переводы - это нечто, право: дело ли в личном знакомстве с поэтом, дело ли в долгом и тщательном изучении его творческого наследия, но его стихи открывают Бродского по-новому, помогают в понимании специфичного лексикона и таких нестандартных мыслей. Можно больше и не говорить ничего - при желании вы сможете убедиться в этом сами: http://kulle.livejournal.com/.

Кстати, собственное творчество Виктора Куллэ также заслуживает внимания. Опубликую, пожалуй, несколько особо полюбившихся стихотворений.

Ars poetica

Сырые обои. Матрац на полу,

где ты отдавалась мальчишке, щеглу,

исчадию читанных книг,

ценить не умевшему миг.

Нам на ночь ключи от квартиры пустой
вручили как кошкам — обжить новострой.
Луна заливала в упор
и голые стены, и пол.

Как был это лунный аквариум щедр! —
где тени грядущих людей и вещей,
где шорохи, скрипы, шумы
и в шёпот ушедшие мы.

Я думаю, там и поныне живёт
нашептанный нами на годы вперёд
неверный кошачий уют…
Но новые люди придут,

поклеят обои. В процессе работ
всё то, что нашептано нами, умрёт.
И новая кошка уют
надышит чужому жилью.

Наш умерший шёпот — иных не слышней.
Но кошка следит за тенями теней,
вперив настороженный зрак…
И значит, всё было не зря.

*   *   * 

Питер жесток, а Москва умеет любить,

даже прощать умеет - по-детски, наивно.

В Питере мне совершенно не хочется пить,

ну а любовь пронзительна и невзаимна. 

Память о будущем не искажает черт

в прошлое канувшей доледниковой страсти,

сызнова встреченной. Чем человечней, чем

 безукоризненней горе - тем безысходней счастье. 

Ибо о будущем то и можно сказать

(как написал бы Бродский) - впрочем, уже не важно…

Ибо давно утрачен инстинкт говоренья, азарт

супротив правил вхождения в реку дважды. 

Бросив перо, непривычной к кукишу пятерне

 попросту неприлично мазать слезу по харе.

В новом искусстве этому места нет.

Хрен с ним, пущай вдыхают живородящий хаос. 

Пусть ледяная кромка продышанной полыньи

вспять нарастает, следуя глупым законам жанра, -

там, где не верят пьяным слезам, но и

не выдувают слёз ветром кинжальным.

Post festum 

Чай, не к лицу ловиться на блесну, 

но не избегнешь, хряпнув для сугрева, 

нехитрой мысли умереть/уснуть 

и — видеть сны. Да склоненное древо. 

Желчь не горька, слеза не солона. 

Скрипим покамест и забот по горло, 

но сладость виноградного вина — 

нет, не приелась — попросту прогоркла. 

Всяк лыко — в строку. Игрища пера 

не жгут сердец и на губах не стынут. 

Вот тут-то и врубаешься: пора 

оставить все и когти рвать в пустыню, 

где не песок — а крошеный кирпич.

Где встречный грозно крылья накреняет —

чтобы с недоумением постичь,

что прежний опыт больше не канает: 

ни ухарство, ни чинопочитанье 

не вложат в грудь заветный уголек... 

Но не забудь забиться в уголок, 

пока душа меняет очертанья. 

Знай: в жале, возбуждавшем столько бреден, 

яд мудрости давным-давно безвреден  и бесполезен.

Не ищи пропажу,  скитаясь по истоптанному пляжу. 

Пока шесть крыл, что нависали, вдруг 

недоуменно размыкают круг,          

брезгливо поджимаются и тают, 

подумай, что твоя земная жизнь 

рассечена на словеса и тайну. 

Пустыню созидают миражи. 

Когда ты прочь, нелепый, как пингвин, 

рванешь отселе к сумрачной чащобе, 

которую из равных половин 

посмеешь предпочесть? Похоже, обе

равно иссякли попусту.

И пусть не внемлешь боле зависти и злобе —

зато ступил на скользкую тропу 

стяжания себе покоя, воли 

и некой величавости. Ты пуст 

и беспощаден — как последний воин. 

Лузга созвучий под стопой хрустит, 

но жизнь ужо за это отомстит.               

*   *   * 

Отправляю тебе стишки 

по e-mail’y, читаю во сне, 

пряча сжатые желваки 

в ностальгической болтовне. 

Нету прежнего куража, 

но дымит, как бикфордов шнур, 

все, что в юности я рожал 

ради смеха абстрактных кур. 

Все, что далее сам отсек, 

как постыдную канитель. 

День кончается, сеет снег. 

Скоро сделается метель, 

но уснуть не случится — в сны 

вкрался привкус твоей слюны. 

Так что неча ломать комедь. 

...И любовь голодна, как смерть.

Остальные стихи Виктора Куллэ вы также можете прочесть на его персональном сайте: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/redkol/kulle/index.html